Оживление героя

В издательстве Common place вышел "Дневник токаря Белоусова" — любопытный документ самонаблюдения молодого человека конца 1930-х годов.

"Дневник токаря Белоусова" — первая книга в издательском проекте сайта "Прожито", занимающегося сбором, публикацией и систематизацией русских дневников ХХ века. Вполне в соответствии с духом проекта, это совсем частная история. Автор дневника — дедушка одной из участниц "Прожито" Дарьи Маньшиной.

Он не "выдающаяся личность", и перед нами не выдающийся документ, хотя текст этот может вызывать удивление. Однако подобные дневники обычно остаются объектом внимания историков и не доходят до сколько-нибудь широкого читателя. Поэтому публикация этого вполне типичного текста становится заметным событием.

Николай Белоусов вел дневник достаточно долго, но сохранились только записи, охватывающие около двух лет с перерывами. Автор — молодой токарь завода "Большевик" и рабкор заводской газеты. Он типичный представитель пролетарской молодежи сталинского времени, ощущающий горячую ответственность перед страной и партией, жаждущий свершений, интересующийся культурой и думающий об истории: "Я не знаю, как жилось раньше, хорошо или плохо, мне не пришлось видеть буржуя, и это хорошо, но для меня настоящее прекрасно, более лучшего я от своей родины не прошу". У Белоусова есть две большие мечты: девушка Шура и Красная армия. С Шурой, кажется, не получается. В армию же автор записывается и в 1939 году оказывается на советско-финской войне. Вот и все события.

Еще Белоусов считает необходимостью ежедневно записывать события и впечатления своей жизни в дневник. Эта практика была в 1920-е и 1930-е годы распространена совсем не только среди интеллектуалов. Изучение раннесоветских дневников легло в 2000-х в основу целой школы в советологии, главный представитель которой — немецкий историк Йохан Хеллбек. Эти ученые предлагают видеть в дневниках документы субъективации. Их авторы — молодые пролетарии, горожане в первом поколении, люди, благодаря революции внезапно ощутившие себя частью большой истории и культуры, ее субъектами. Ведение дневника становится для них средством приспособления себя к новой роли, превращения неоформленного, сырого вещества в исторического человека — сообразуясь, естественно, с канонами и шаблонами, которые поставляет идеология, но отнюдь не бездумно воспроизводя их.

Такие дневники всегда очень литературны, несмотря на всю свою неумелость. И к Александру Белоусову это в полной мере относится. Наверное, примечателен этот текст именно тем, что культура волнует автора едва ли не в большей степени, чем политика (хотя все важнейшие штампы и события эпохи — от спасения папанинцев до московских процессов — попадают на страницы его дневника).

Уже сформированный государством культурный канон становится тем горизонтом, в котором молодой токарь мыслит свою жизнь. Беспрестанное чтение, знакомство с творчеством и жизнью Леонардо, Моцарта, Грибоедова и других великих становится для него залогом значительности существования — собственного и своего класса, советской молодежи. Эта литературность приобретает несколько истерический характер ("О грусть, о молодость, о которой еще не написал ни один писатель"), она накладывается на идеологическое ликование, сублимированный восторг сталинской эпохи. Чтобы соответствовать такому избранному модусу, жизнь должна быть полна значительности.

Жизнь, естественно, недотягивает. Это несоответствие и становится главным, скрытым от самого автора сюжетом дневника. Белоусов не знает, как описать свою тоску (он называет ее скукой), начинает заполнять дневник однообразными жалобами — и затем бросает. Авторский комментарий, написанный уже в глубокой старости, он закончил фразой: "Дневник читать неинтересно". Однако эта "неинтересность" как раз и делает текст живым.

Дневник Белоусова — документ самостроения, идеологической возгонки. Однако жизнь его автора выламывается из поставленных самому себе высоких требований, не соответствует, предает. И в этом предательстве оказывается настоящей.